Соленые часы - Мария Фомальгаут

Соленые часы

Мария Фомальгаут

© Мария Фомальгаут, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мой дядюшка Египет

Мой дядюшка Египет был весьма эксцентричным дядюшкой. Нет, конечно, все дядюшки в той или иной степени эксцентричные, например, мой второй дядюшка по материнской линии упорно верил, что луна сделана не из сыра, а из самого что ни на есть мрамора. Но вся эксцентричность обычных дядюшек ограничивается милыми чудачествами, не более того. Другое дело – мой дядюшка Египет. Почтенные граждане при встрече с ним на полном серьезе верили, что перед ними самый что ни на есть сумасшедший. Моему дядюшке Египту ничего не стоило войти среди ночи в мою спальню (мы жили в большом двухэтажном доме, полном многочисленной родни) и заявить:

– Собирайся. Мы едем к Джону МакКетти.

Мне не оставалось ничего кроме как встать с постели и начать паковать чемоданы. При этом я даже не осмеливался толком спросить, кто такой этот Джон МакКетти, и почему мы должны к нему ехать за тридевять земель, преодолевая множество препятствий. Джон МакКетти, несмотря на свою безвестность, оказывался очень интересным человеком, который писал стихи и песни, и прекрасно играл на гитаре. Мы с дядюшкой возвращались домой с чемоданами, полными песен и стихов, а дядюшка еще успевал прихватить с собой воспоминание о первой любви Джона МакКетти – воспоминание, пропитанное запахом поздней осени, моросящих дождей и первого снега. Мой дядюшка вообще обожал снег – наверное, потому, что у него у самого не было ни снежинки.

Конечно, это не значит, что мой дядюшка совсем никогда не посещал известных людей – посещал, и еще как. Мы с ним видали Чингисхана, Тамерлана и Ивана Грозного, Шекспира и Данте, и дядюшка со снисходительным презрением смотрел, как я набиваю чемодан сувенирами – стихами и сонетами, историческими фактами и легендами. А потом – уже когда наш самопаровездеход отчаливал от пристани, расправлял крылья и разгонялся на рельсах – почтенный Египет с авторитетным видом заявлял:

– Ну что, друг мой, Лэнди, не хочу тебя огорчать, но ты как всегда смотрел поверхностно, и не увидел самого главного. Обрати внимание, что я нашел…

И он показывал мне детское воспоминание Данте или ночные страхи юного Чингисхана, который однажды заночевал в степи совсем один. Уникальные экспонаты занимали достойное место в дядюшкиной коллекции диковин со всего мира.

Лэнди…

Мое полное имя было Лэндон из зе Кэпитэль оф Юнайтед Кингдем, но мне приходилось смириться с тем, что для своих близких я до конца жизни так и останусь Лэнди.

Но если бы чудачества моего дядюшки ограничивались только этим! Всякий раз, отправляясь в путь, я не знал, чем закончится наше путешествие, и что еще устроит мой непредсказуемый дядюшка Египет. Чего стоит только случай в путешествии, когда мы посетили Дмитрия Ильясова. Дмитрий оказался человеком очень удивительным – он был фотографом, и делал из фотографий невероятные по своей красоте коллажи. Мы с дядюшкой постояли над полуистлевшими останками человека, собрали его воспоминания и образы. А потом мой дядюшка Египет задумчиво почесал пирамиды, отряхнул песок и сказал:

Этот человек был у меня.

Мне показалось, что я ослышался. Или не понял.

– Простите, дядюшка?

– Этот человек был у меня. Когда-то. Он приходил ко мне.

– Приходил? Разве люди ходят?

– Ходили. Раньше.

– Но ведь этого не может быть. Посмотрите на этого человека, на его высохшие кости, разве он может встать и куда-то пойти?

Мой дядюшка Египет повернул ко мне мудрое лицо, лицо Сфинкса:

– Теперь не может. А когда-то люди ходили. Вот как мы сейчас.

Я не стал спорить со своим родственником: в конце концов, если дядюшка сходит с ума, лучше не усугублять его безумие. Однако, его слова не давали мне покоя, и ближе к вечеру, когда наш самопаровездеход отчалил от пристани, я спросил:

– Дорогой дядюшка, с чего вы взяли, что люди когда-то ходили?

– Я помню это, дорогой Лэнди.

– Помните?

Да. Помню очень смутно, конечно, не так ясно, как помню твой день рождения или наш рождественский ужин. Мое сознание только-только начало пробуждаться.

– Ваше сознание?

– Ну конечно, дорогой мой Лэнди, уж не думаешь же ты, что мы жили всегда и думали всегда?

– Право, не знаю, дядюшка…

Здесь нам пришлось прервать разговор, потому что наш самопаровездеход сошел с рельсов, упал в воздушную яму и налетел на мель.

Мы вернулись к этому разговору только в канун Рождества, когда весь дом наполнился приятными предрождественскими хлопотами, а ближе к вечеру все собрались у камина. Однако, мой эксцентричный дядюшка сослался на плохое самочувствие и отправился в свой кабинет, сделав мне знак, чтобы я следовал за ним. Я уже понял, что плохое самочувствие дядюшки Египта – только предлог, чтобы сообщить мне что-то по-настоящему важное.

Дядюшка поправил пирамиды, отряхнул песок и повернул ко мне свое мудрое лицо Сфинкса.

– Лэнди, друг мой, я думаю, ты считаешь меня сумасшедшим.

– Что вы, дядюшка, ни в коей мере.

– Однако, согласись, что мои поступки порой кажутся тебе… эксцентричными.

– Гхм… дорогой дядюшка, мне кажется, каждый из нас имеет право на мелкие… чудачества.

– Но я думаю, тебе не дает покоя вопрос, что движет мной, что тянет меня в дальние края к дальним людям?

– М-м-м… да, я подумывал, что это не праздное любопытство.

– Ты прав, друг мой. Пришло время рассказать тебе одно воспоминание, в котором я боялся признаться даже самому себе. Мое самое первое воспоминание…. Вот скажи мне, Лэнди, какое твое первое воспоминание?

– М-м-м… один из моих дней рождения… дядюшка Париж говорит тост, дядюшка Рим режет пиццу, тетя Вена целует меня, говорит, как я вырос…

– И сколько же тебе тогда было лет?

– Около трех тысяч, дядюшка.

– Эх, молодежь… Мое первое воспоминание относится ко времени, когда люди еще умели ходить.

– Дорогой дядюшка, при всем уважении к вам я никогда не поверю, что эти истлевшие скелеты способны передвигаться.

– Друг мой, в те времена они еще не были истлевшими, и выглядели совершенно иначе. Они приходили ко мне, вот как мы сейчас приходим к людям.

Мой дядюшка Египет сделал многозначительную паузу и продолжил:

– Тогда-то меня и посетил некий человек, который забрал у меня… м-м-м… одну ценную вещь. К сожалению, я сейчас не могу сказать тебе, что именно это было.

– Но дядюшка, разве вы не могли догнать и наказать негодяя?

– Мой дорогой Лэнди, ты забываешь, что в те времена мы еще не могли ходить.

– Разве были такие времена?

– Представь себе, Лэнди, представь себе.

– А как выглядел этот человек?

– Друг мой Лэнди, теперь это не имеет никакого значения – ведь он мог передарить украденную вещь миллион раз и даже больше.

– Мы должны найти её, дядюшка.

– Мы? – насторожился Египет, – ты сказал – мы?

– Да, дядюшка, я не я буду, если не помогу вам в поисках.

– Что же… я очень благодарен тебе, мой дорогой Лэнди. Думаю, самое время отправляться в путь.

Мне показалось, что я ослышался.

– Прямо сейчас? В канун Рождества?

– Ну конечно, когда же еще случаются всякие чудеса, и находятся потерянные вещи? Собирайся, друг мой Лэнди, нас ждет дальний путь…

Тек думает

Пролог

«Это смерть» – думает Тек.

Это он может. Думать. Это у Тека хорошо получается. А что еще осталось, когда смерть приходит.

Смерть. Жуткая, чудовищная, не похожая ни на что, привычное Теку. Смерть – единая во многих лицах. Обступает, подкрадывается, принюхивается. Немыслимые чудовища, будто вышедшие из ночного кошмара. Так и хочется ущипнуть себя, да побольнее, да посильнее, проснуться – за полчаса до будильника, вытянуться на постели, подумать о чем-то таком…

Подумать…

Это Тек может. Думать.

А вот отбиться от смерти не может, где ему, хоть бы пушка была, а откуда у Тека пушка. Пушка только випам положена, а Теку до випов еще как до луны пешком.

Обступают твари. Принюхиваются. И пахнет от них как-то не по-человечески, ни от кого так не пахнет. Огромные, холодные, обступили.

А сам виноват, было же какое-то мнговеньишко, когда еще можно было бежать – вон туда, в проход, на заваленную сором лестницу, уж как-нибудь спустился бы Тек по лестнице, сам не знает, как. И дальше – до города, до города, к людям, к людям, прочь от погибели.

А теперь – все.

Тек не верит себе. Ослышался, что ли…

И все-таки…

Нет, так и есть, говорят, говорят твари, четко, по-человечески, один повернулся к другому, бормочет:

– Не трожь, это этот… как его…

– Тот самый, что ли?

– Тот самый.

Сгибаются – в низком поклоне…

1

Звонят – резко, нетерпеливо, кого там черт принес…